Год перед Голодомором Краина провела как в последний день Помпеи. Забивали на мясо не только тягловый скот, но даже молочный – чтобы не отдавать в «кальгоспы». Зерно гнали на конвертируемый спирт, и многие потом умирали от голода среди бутылей самогона, образно говоря, «в ванне с шампанским». Где-то треть грунтов была не засеяна – а нахуя? – последний же день живем!
Никто не собирался жить дальше. Продразверстка давно была заменена продналогом, и все прекрасно понимали, сколько придется отдать, но отдавать не собирались.
Померла – так померла, эх, гуляй, кума!
И наступил проклятый тридцать второй. Утро после пира во время чумы. Нечем было пахать, и нечего было сеять. И комиссары приехали за налогами. И в огороде стали сеять мертвых.
Потом уже в Москве, осознав результаты содеянного, ебнули себя по морде фейспалмом и погнали эшелоны с хлебом назад. Они же хотели получить работников на каналы, а не трупы в огородах. Но было поздно.
Ну, вот такой проеб менеджмента на четыре миллиона душ. Бывает в бизнесе.
(с)
